На вахту

Дома тут строят на сваях — если обычным способом, то занесет по окна песком, который тут гуляет постоянно, потому что днем и ночью ветер, а вокруг небольшого города газовиков и нефтяников — пустыня. И потому не могут закрепиться привычные для обычного города деревья, разве что чахлая редкая акация. Нет нормальных накатанных дорог — их вмиг заносит. Так что автобусы тут не ходят, и строят предусмотрительно все в комплексе: магазины, «очаги культуры» и так далее внутри жилого микрорайона, все рядом. На работу же, к буровым и обратно, люди добираются на крытых машинах — «вахтах». Так же называется здесь и рабочая смена — вахта. И команда специалистов и рабочих, несущих эту вахту, — тоже вахта. Корреспондентам приходилось добираться до вахты на «вахтах» вместе с другими.

Однажды запоздала к месту сбора. Стою на ветру, на зубах песок, в волосах, чувствую, тоже песок, про себя удивляюсь, как тут люди живут.
Останавливается парень на мотоцикле с коляской — из местных: «Если на вахту, я тоже туда. Садитесь». Снимает с себя шлем и очки, протягивает мне: «Я и без них могу». Прикрывает меня кожаным пологом, старательно закрепляет его. Тронулись… И скоро никакие прикрытия мне уже не помогают: глаза слезятся, ничего не вижу. За воротом, в рукавах, всюду — колкий песок.
А парень сидит на своем месте прямо, волосы по ветру, как грива у коня, ведет машину уверенно, значит, и с глазами все в порядке. «Хорошо!» — доносится до меня сквозь ветер. «Отец мой овец тут всю жизнь пасет. А я в большом городе учился, не понравилось. Наконец, домой вернулся. Ой, как хорошо!» — мотнул головой и рассмеялся, глядя на меня, съежившуюся… Поспорь тут…
«лучше нет…»
Все-таки как глубоко и многозначно понятие «родина»… Стою как-то на маленькой станции, где поезд останавливается всего на минуту, — сбросит почту да заберет с собой командированного, вроде меня, оставив, может быть, на перроне еще одного такого же, — и дальше. И новый приезжий уже хлещет себя чем попадя, спасаясь от туч комаров и мошки, и с удивлением, осторожно ступает с деревянного перрона на деревянный же настил тротуара, постепенно осознавая, что и деревянные пешеходные дорожки не экзотика, а необходимость для жизни среди болот, у самого края тайги. Так было со мной, и я уезжала отсюда без грусти.
Но для двух людей, мужчины и женщины, и больше никого, кроме меня, нет на перроне, — это их родина. Они встречают близкого человека. Я понимаю это, потому что разговаривают они, по местной привычке, громко, и мне все слышно: «Толковал же я ей, толковал: лучше, чем у нас, нигде нет. Все равно ведь вернешься. Нет, по свету помыкаться захотелось. Ну, слава Богу, вертается. Толковал же…».
Женщина держала в руках пламенеющие жарки — так по-местному называют цветы, похожие на наши степные алые маки, только мельче, с более прочными и плотными лепестками, вспыхивающие здесь в середине лета. Для них они символ родных мест.
ВДОХНОВЕНИЕ
Привезла я как-то из дальнего горного села картину, доставшуюся мне удивительным образом. Стояла я, прислонившись к нагретому солнцем валуну, ждала «попутку» до большой дороги, где ходят автобусы в город. А кругом только камни и камни, и полувысохшая речушка между ними. И я наблюдала за девочкой лет тринадцати, которая выбирала ракушки из речного песка, маленькие, с виду невзрачные, и еще рыбьи косточки, птичьи перышки, складывая все в мешочек на поясе. Вот остановилась, нажевала клейкую массу из хлеба, вынутого из кармана. И потом стала все как-то приспосабливать на мешковине, натянутой на дощечке. Камень, на котором все это выкладывалось, был ей по пояс и похож на станок, за которым она и работала. И я начинала понимать, что передо мной — хоть и юный, но художник. А я становлюсь свидетелем чего-то такого, что можно назвать и вдохновением, и рождением таланта. Но только все это как-то громко, а чудо, что я наблюдала, было так хрупко… Девочка с тонкими косичками прямо на глазах будто куда-то ушла, и была где-то уже в каком-то полете, и никого вокруг… А потом как проснулась — видит меня и зовет посмотреть. И я подхожу и смотрю, и не узнаю бурых ракушек, рыбьих косточек и птичьих перышек, а передо мной — ветка рябины с кисточками ягод. Да вон же откуда «срисовано»: у входа речушки в узкую расщелину в скале — дерево с очень похожими кисточками, только живыми. Вот что ее вдохновило… И она говорит, что учится в кружке, и есть у нее замечательная руководительница. Лепят, рисуют, составляют композиции из подручных материалов. Этот взгляд на только что сотворенную картину — домашнее задание.
Из полотняной сумки, стоявшей рядом, она достала рамочку с натянутой мешковиной. «Хотите, подарю?» — спросила неожиданно. Ее тронуло, похоже, мое искреннее восхищение. На полотне — вариант той же ветки, под другим углом. Не копия, нет, — процесс поиска, и ракушки-ягодки других оттенков. Моего отказа она не приняла. «Мало ведь кто видит, что я умею. Вам правда понравилось? Ну возьмите на память!».
Мне удалось довезти картину в целости и сохранности. И каждый раз, глядя на нее, я вспоминаю девочку, бредущую по песку, умеющую видеть красоту во всем, что окружает ее…
Галина Георгиева.